|
Выдающиеся личности
Книга художественной критики: Бунин — Ремизов — Шмелев. Впервые опубликовано в 1959 г. в Мюнхене в типографии св. Иова Почаевского. Рукопись была окончена И.А. Ильиным еще в 1939 г., представлена к печати и уже объявлена к выходу, но по каким-то причинам выпустить ее при жизни автора не удалось. Печатается по указанному изданию.
О тьме и просветлении. Послесловие
Книга художественной критики
Бунин - Ремизов - Шмелев
Мюнхен 1959
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Тот, кто жил и созерцал в наше время, тот знает, что наша эпоха есть время тьмы и скорби — восставшей тьмы и овладевшей человечеством скорби. Тьма никогда не исчезала в мире; она как бы входит в самый состав его, уже в силу одного того, что мир, вопреки наивным или слепым пантеистам, не совпадает с Божеством. Божество есть чистый Свет и целостный Свет, а мир состоит из тьмы и света; и потому он призван к борьбе за свет и за просветление. Вот почему тьма всегда была и всегда будет в мире, покуда мир будет существовать.
Но как дни бывают солнечные и сумрачные или как в круговращении земли бывает день и ночь, так и в истории бывают сумрачные эпохи и ночные времена. И вот нашему поколению выпало на долю жить в ночное время, когда «обнажается бездна» с ее «страхами и мглами» и когда отпадают преграды меж нами и ею (Тютчев). В наши дни бездна человеческой души действительно раскрылась, как, может быть, никогда еще дотоле; тьма, сгущавшаяся в ней, покинула свое лоно, где ее доселе удерживали вера, любовь, совесть, стыд и правосознание и залила жизнь души, чтобы погасить в ней всякий свет: и сияние веры, и пламя любви, и молнию совести, и искру стыда. И жизнь нашего поколения проходила у одних в страхе перед этой тьмой и в подчинении ей, а у других в борьбе с этим мраком и в утверждении веры в Бога и верности духу. Но сила этой духовной тьмы в наше время удвоилась оттого, что она осознала свое естество, выговорила его открыто, развернула свои цели, сосредоточила свою волю и начала борьбу за неограниченную власть над личной душой и над всем объемом человеческого мира.
Если отдать себе в этом отчет, то станет понятным, почему крупнейшие художники нашего времени и нашего народа первые заговорили об этой тьме и стали повествовать о той скорби, которая овладела людьми в наше время. Это время еще не изжито. Тьма еще не осуществила свою судьбу и не ушла назад в ту бездну, из которой восстала; и может быть, ей предстоит выдвинуть новые соблазны и отпраздновать новые видимые «успехи». Но русское искусство, начавшее в лице Достоевского изображение ее путей и ее соблазнов и закрепившее в лице скульптора Голубкиной в образах незабываемой силы — слепую одержимость, медиумичность, бессмысленность и хаотическую упоенность надвигающегося на мир духовного мрака, выдвинет тогда новых ясновидцев и изобразителей этого ожесточения и этой слепоты. А наше поколение уже выдвинуло в первые ряды этого изображения, в области литературы — И.А. Бунина, А.М. Ремизова и И.С. Шмелева.
Каждый из этих писателей силен и своеобразен по-своему; каждый из них требует особенного художественного восприятия и трактования. Нет сомнения, что русская литературная критика даст впоследствии каждому из них особых исследователей и ценителей. И если краткость жизненного времени не позволила мне лично посвятить каждому из них особую книгу, то я утешаюсь тем, что совершил все исследовательски необходимое для осуществления художественной «встречи» с каждым из них в отдельности. В самом деле, они всю жизнь шли отдельно и самостоятельно. Но переживаемая Россией и всем миром «ночная эпоха» объединила их единством предмета и единством национального опыта. Они явились изобразителями восставшей тьмы и разливающейся скорби. И это дало мне основание и право написать о них единую книгу и придать этой книге единое, предметное заглавие.
При этом я устранил из ее исследуемого содержания мой личный духовный опыт и мое субъективное созерцание. Я сделал все, что в моих силах, для того, чтобы усвоить духовный опыт и художественное созерцание каждого из них во всем его своеобразии; чтобы погасить свое видение и созерцать так, как созерцает сам ведущий и показывающий художник; чтобы увидеть его образы и постигнуть скрытое за ними предметное содержание.
И вот я увидел тьму и скорбь мира, мрак и страдание человеческого естества, бездну и муку души. Я убедился в том, что каждый из них сам приобщается тому мраку и той муке, которые выговариваются в его изображениях, и сам содрогается от своих видений. Иначе и не могло быть, ибо знает это большой художник или не знает, он всегда становится как бы «медиумом» своего предмета, его «орудием» и «мастером».
И. А. Бунин есть замечательный мастер-натуралист первобытного и до-духовного человеческого инстинкта. И именно вследствие этого в его видениях почти нет света; а когда этот свет все-таки загорается, — изредка, как бы случайно, — то сила до-духовной, натурально-безбожной тьмы оказывается столь реально-пережитой и изображенной, что художник сам не верит в загорающиеся огни, встречает их как бы удивленной и скептической улыбкой и передает их только в беглых, хотя и мастерских, «зарисовках». Бунин знает тьму, но не верит в свет; и не показывает путей, ведущих к нему; и не ведет к свету. Он знает муку человеческую, и знает ее роковую связь с земным наслажденчеством; но не верит в божественную радость; и не показывает путей, ведущих к ней; и не ведет к Богу. А то, что называет «богом», есть начало страшное, темное и стихийное. Символ его творчества есть страстный и скорбный демон, жаждущий наслаждения и не знающий путей к Богу.
А. М. Ремизов знает темное начало в человеке столь же подлинно и страшно, как и Бунин, хотя и в другом виде. Он увидел не чувственную страсть души, а ожесточенную злобу неудачливого инстинкта; увидел и содрогнулся страхом; и содрогнувшись, стал искать света и утешения; и нашел свет в сострадании, а утешение — в фантастических играх с персонифицированными обрывками мрака. Сострадание привело его в лоно христианской любви, и в этом глубина его творчества; но она открыла ему любовь не как мужественное начало духовной скорби и борющейся воли, а как женственное начало безвольной жалобы, покорности, терпения и жалости, и в этом проблематичность его творчества. Ремизов видит свет и воспринимает его детски-чистым сердцем; но этот свет не побеждает страха и не одолевает тьму. Ремизов приемлет муку человеческую и верит в ее высший смысл; но он не претворяет ее в творческую скорбь и, предаваясь ей, не побеждает ее. Символ его творчества есть трепещущий и рыдающий праведник.
И. С. Шмелев встретился с мраком не сразу. Он с самого начала искал света; и свет давался ему щедро и обильно, радостно согревая душу ребенка и утешительно излучаясь взрослому сквозь глубину русского национального быта. Мрак тревожил его только в предчувствиях и раскрылся ему по-настоящему лишь тогда, когда покинул свое древнее лоно и начал гасить и сияние веры, и молнию совести, и искру стыда. Тогда поэт был настигнут «ночью» мира и дал ей накрыть себя с головою. Тогда в его душе по-новому озарились, загорели и засияли глубины русского национального простонародного и всенародного духа. Русский дух ответил в нем восстание тьмы негодованием, духовно-художественным обличением, национальным самоутверждением и миров скорбью. Шмелев познал тьму и назвал ее по имени, заклиная ее. И через мрак он по-новому увидел свет и стал искать путей к нему, добиваясь той мудрости, которая осмысливает земной путь человека как «путь небесный». Так открылось ему и его читателю, что обличающая любовь больше жалости, что добрая воля сильнее желаний и страстей, что скорбь выше муки и что дух больше души. В человеке есть силы, преодолевающие и страсть, и страх, и злобу, ибо любовь больше страха и сильнее тьмы. И символом его творчества стал человек, восходящий через чистилище скорби к молитвенному просветлению.
Этим и разрешается духовная проблема тьмы и скорби. И мы можем с верою ждать и предвидеть, что Россия пойдет в дальнейшем именно по этому пути.
См.также:
Книга художественной критики: Бунин — Ремизов — Шмелев. Мюнхен, 1959
(Скан книги. Файл .pdf, источник: http://www.vtoraya-literatura.com/publ_200.html)
Источник: Шмелёвские чтения
| 
